Утро, непохожее на остальные в течение целых девяти лет, настало в 1497 году, когда в Monteriggioni пришло письмо от Никколо из Флоренции. Мало того, что был обнаружен Савонарола - тот самый монах, выкравший Яблоко. Он захватил власть во Флоренции. Люди говорили, что это за него сделали его проповеди, но у ассассинов сомнений не было - там была причастна Частица Эдема. И в письме говорилось, что Эцио должен был уже как можно скорее отправляться во Флоренцию, пока овладевший властью монах не натворил еще больших бед - городу и так было достаточно того, какой хаос в нем творился.
- Я завтра уже должен буду уехать, - заявил Эцио уже вечером.
- Во Флоренцию? Уже?
- Bella mia, не могу же я все время оставаться здесь.
- Нет, я не против - я все прекрасно понимаю. Сыну потом только ты будешь объяснять, почему вот так неожиданно его мама и папа уедут.
- Подожди. А кто сказал, что мы едем вместе? - Лучия развернулась от зеркала, около которого причесывалась.
- В смысле?
- Может, тебе лучше остаться с Тео? Зачем оставлять его одного? Мало ли...
- Ты последнее время становишься пессимистом, ты это знаешь?
- Я просто беспокоюсь. И тем более, вдруг твои подозрения подтвердятся и выяснится, что ты опять..?
- Эцио, даже если это и так! Почему-то на первых месяцах убивать мне ничто не мешало, - женщина громко положила на столик расческу и с шумом задернула окна.
- Не хочу лишний раз ставить тебя под удар, - он попытался успокоить ее, подойдя сзади и обнимая плечи.
- Эцио, ты не понимаешь? - все так же резко развернулась к нему она. - Ты думаешь, ты тут один зашиваешься эти девять лет без активной деятельности? Я понимаю, что теперь в нашей жизни есть Тео, но даже я уже начинаю по-настоящему скучать по прежней жизни.
- А вдруг что-то случится? Я не хочу, чтобы наш сын остался один!
- С каких это пор ты стал об этом заботиться? - нервно спросила Лука.
- А с каких это пор ты опять стала такой нервной? - почему-то с ухмылкой парировал он.
- Я поеду и точка. Хочу поддержать тебя. Помочь. Я не хочу, чтобы ты все делал один - мне хватило твоего рассказа об убийстве Эмилио Барбариго, - Эцио закатил глаза.
- Опять ты про это! Ну ты все никак не можешь успокоиться...
- Я не могу? - чуть громче прозвучал вопрос. - Эцио, да ты вспомни! До сих пор не понимаю, зачем Антонио заставил тебя все это делать! Форму ты нам достань, лодку укради, лучников устрани, Эмилио убей, а мы потом над тобой пошутим - отличный план! - Аудиторе устало опустился на кровать.
- А твоя тирада по этому поводу с каждым годом становится все короче, - за это она в него кинула подушку, которую успела взять, пока шла от столика к кровати. Знала же, что пригодится.
- Я все равно поеду с тобой! - Лучия чуть топнула ногой и легла на кровать, отворачиваясь от мужа.
- Похоже, ты действительно опять беременна, - рассмеялся Аудиторе. - Останешься здесь.
- Хорошо.
- Нет, я сказал, что ты..., - решил продолжить Эцио, но вовремя остановился. - Ты согласилась?
- Да.
- Я внимательно слушаю твои условия, - он знал, что так просто она никогда с ним не соглашается. И она знала, что он понимает. И знала, как его заставить взять ее с собой.
- Если я все-таки в положении и если ты меня так бережешь, что не возьмешь с собой во Флоренцию, то можешь в этой спальне ни на что не рассчитывать, - она к нему повернулась и заявила это с абсолютно спокойным лицом, чуть вздернув вверх подбородок, чтобы даже лежа изображать гордую и ставящую ультиматумы женщину. Эцио долго на нее смотрел, перебирая в голове все слова, которые только можно было, и пытаясь сдержаться, чтобы не выдать что-нибудь, что ей не понравится. Вообще, лучше было бы замолчать, но когда он так делал?
- В вилле есть несколько гостевых, - широко улыбнулся он, найдя выход из положения.
- Я с места не сдвинусь, пока ты не согласишься.
- Хорошо, понесу тебя на руках, - Эцио выждал примерно минуту, а потом просто встал с кровати, подходя с другой стороны к жене.
- Эцио, нет! - отодвинулась да Винчи, вооружившись его же подушкой.
- А я говорю - да.
- Да - я поеду с тобой во Флоренцию?
- Да - я тебя поймаю, а потом подумаю, - он присел на кровать на коленях и потянулся к ней.
- Тебе меня еще поймать ни разу не удавалось, - Лука соскочила на пол, задорно улыбаясь.
- Встань на ковер - простудишься же! А как же наша первая встреча?
- Ты меня не поймал, а догадался, куда я прибегу, так что не считается. И попробуй заставь меня!
- А ну иди сюда! - Аудиторе перескочил через кровать, пытаясь ее поймать. Но получил лишь кинутую под ноги подушку, смех и топот убегающих в другой конец комнаты ног. - Lucia, aspetta!
- А еще мне говорят, что главный ребенок здесь - я, - констатировал факт Тео, сидящий под дверью.

Стоит ли говорить, что Лучия все же поехала с Эцио. И не стоило им удивляться, почему Маттео так просто "отпустил" их, словно знал все заранее - он еще получит дополнительную тренировку по уклонению от атак за подслушивание под дверью. В любом случае, факт был в том, что они уехали.
Когда им все-таки удалось пробраться за городские ворота и они уже направлялись к мосту через Арно, Ponte Vecchio, они с каждым шагом все больше поражались тому, насколько изменился этот город. Тяжелей, конечно, было Эцио, Флоренция была его домом до семнадцати лет и сейчас изменилась до неузнаваемости. Везде костры, в страхе перешептывающиеся люди, везде снующие стражники. Для полноты картины пока лишь не хватало знакомых плакатов с изображением пусть и молодого, но Аудиторе.
Савонарола был защищен слишком хорошо, чтобы напасть на него так сразу. Слишком много стражников, слишком много последователей, которые, скорей, сожгут на костре, чем просто убьют. Аудиторе пришла в голову идея поднять восстание против Савонаролы, а для этого нужно было убить тех, кто фактически и управлял людскими массами - те, кто обеспечивали их жизнь, а именно священника Понтини, который и произносил главные проповеди, фермера Веноре, который взял на себя флорентийские угодья, врача Раквелли, принуждающего к лечению, кондотьера Тертано, которому Савонарола вручил власть над стражами порядка, художника Мауро, как ни странно, считавшего искусство ненужным и устраивавшего сожжения различных произведений, дворянина Ритретто, державшего в руках казну, и торговца Сантимильо, который в случае неповиновения грозился оставить город без продовольствия. Были известны лишь имена, оставалось только собрать остальную информацию, что Эцио и поручил своей жене.
Это было их условие. Она едет, но принимает косвенное участие.
Ей большего и не надо было. Главное, что она может его подстраховать, если что-то случится. Пусть только он об этом не особо догадывается.

Но Эцио неожиданно поворачивается и останавливает Маккиавелли, тихо что-то спрашивая. Лука не слышит. Но видит изменившееся лицо Никколо, искреннее сожаление, и то, как замер ее муж. В ошеломлении. Смотря в одну точку. Она спросила, что случилось, но Хранитель лишь покачал головой, а Эцио тихо пробормотал что-то про время, когда еще не начались гонения на его семью. И тихо повторял, словно убеждая себя: "Наверное, оно и к лучшему. Оно и к лучшему, что мы не увиделись".

Наверное, оно и к лучшему. Оно и к лучшему, что мы не увиделись.
Когда он вернулся во Флоренцию спустя два года после казни его отца и братьев, он винил за судьбу за то, что у него отняли семью, дом, статус и будущую жену. Но тогда Кристина была просто обручена с другим, потому что Эцио не было рядом.
А теперь ее не было вовсе. Когда Савонарола захватил власть в городе, на все богатые семьи были совершены нападения, расхищалось их имущество. А Кристина не смогла оставить своего мужа одного - это такой характер.
"Кристину тоже убили. Прямо в их доме", - тихо сказал Никколо.
И у Аудиторе появился еще один стимул, чтобы покончить с этим монахом.
Потому что первая любовь не забывается.

Он потом все расскажет Луке - у него нет секретов. Она не закатит истерику на тему того, что она - не единственная в его сердце. Она просто поддержит - она уже не двадцатилетняя девушка, которая сочла бы нужным обидеться. Потому что Кристина была частью его жизни, которую не отнять.

Потому что в итоге кому-то наверху было угодно, чтобы Эцио полюбил Лучию, а да Винчи полюбила Аудиторе.